Вот, скажем, приезжает сатирик Задорнов во Владивосток, выходит утром из гостиницы на улицу, допустим, Светланскую и обнаруживает, что все бабы закрытого города-порта одеты, как проститутки. Ну, натурально же, чем дальше наша женщина от Москвы, тем яростней она стремится вознестись над суетой: чулки в сеточку, желательно еще и с каким-нибудь медвежонком на пятке, выпирающий из-под зеленого платья малиновый лиф, шестнадцатисантиметровая шпилька, облако пергидрольных косм, симпатичные фиолетовые тени, так утонченно подчеркивающие косоглазие, – все это должно убедить ее уссурийского партизана в том, что девчонка ему достается понимающая, ответственно относящаяся к роли подруги, обладающая не только избыточным вкусом, но и более чем широкими взгладами. С такой не стрёмно даже в загс.

Короче вышел Михаил Николаевич на улицу, увидел всю эту толпу восхитительно-похотливой финифти и, как истинный акын выдал увиденное на своем вечернем концерте.

Всю следующую ночь Приморье провело в яростной бессоннице. Бухта Золотой Рог почернела от выплаканной туши, а в районе авторынка "Зеленый угол" открылись заколоченные еще при белогвардейцах оружейные склады.

"На пятнцадцатой минуте выступления жителям Владивостока стало не до смеха", – вяло возмущался потом корреспондент тамошних "Вестей". Как же так? Такой заслуженный человек, друг Лиона Измайлова и – вот. Обосрал не якутов, не адыгов, не какую-нибудь привыкшую к тумакам и насмешкам чухню, а нашу дальневосточную женщину. Морячку, перегонщинцу, помогайку.

Он, кому мы так доверяли, кто так искренне, так ржачно шутил про тупых американцев, сам оказался врагом, злобной ядовитой гадиной, подлей любого несогласного.

Не простим. Не смиримся. Не забудем.

В Америке, где – скажем – за слово "жирный" вас поджидает уютный электрический стул, есть такой жанр стэнд-ап-комеди. Это вовсе не какой-то там Евгений Гришковец, а настоящее вербальное порево. Сидите вы в баре, с вами там еще человек двадцать, а на сцене стоит чувак, который издевается не только над малюсенькой пиписькой вашего собутыльника, но и над грустными сиськами вашей жены, над вашей скопытившейся мамашей, – над тем, что вместо того, чтобы вмазать ему сейчас, вы продолжаете ржать. На этом месте все начинают ржать еще сильней, ржут до разрыва селезенки, до икоты, до слепоты. Просто потому, что нет на земле ничего смешнее себя самого.

Если над тобой смеются, значит тебя заметили. Это понимает любое человекообразное, к которым мы – похоже – уже не относимся. Или, все же, что-то осталось и ничто человеческое нам не чуждо?

Над чем можно смеяться, а над чем - нет? Должно ли быть тут – в смехе – хоть что-то святое? Допустимы ли шутки про маму, про жену, про Богородицу и Христа – вот про это мы и поговорим на этой неделе.

Держитесь.

Ну, и кстати о дальневосточных бабах. Помните, как говорил Томми Дюар: "если Ваша одежда выглядит так, будто бы Вы в ней спали, будьте уверены, что люди так и думают." Хватит уже считать группу "Комбинация" эталоном вкуса и красоты. Купите Harper's Bazaar.