Память – лучший цензор и пропагандист.Светлое находит там, где его не было. Все скверное вычеркивает. Например, самый первый и жестокий кризис, погубивший Союз в конце восьмидесятых, вспоминается сегодня с трудом.

Тогда угасающую жизнь можно было отсчитывать по дням и часам, как в блокадном Ленинграде. Пройдешь десяток магазинов – на полках лаврушка и черный перец горошком. В булочных объявление: «Хлеба нет». И так изо дня в день. В стране, где несколько поколений прожило в уверенности: «Государство нас не оставит». А главной добродетелью провозглашалось: «Человек человеку – друг». И вот государство оставило гражданам скудный паек по талонам на предприятиях. А граждане увлеченно стали бить друг друга в нескончаемых очередях. Дружеские связи помогали в основном в обмене излишков талонной крупы у одних на излишки сахара у других. В семьях выживали лучше, чем в одиночестве. Дети приносили из школ и яслей гуманитарную тушенку. Бабушки целыми днями отыскивали магазины, в которых еще хоть что-то дают. Это был опыт не коллективного даже, а семейного выживания в условиях товарного голода. И он едва ли пригодится нам сегодня.

Нефть, конечно, может упасть ниже плинтуса. И мы окажемся всем вокруг должны. И валютные резервы растают. И продуктов станет мало. Но полки от них будут по-прежнему ломиться. Только купить их смогут немногие. А значит, равенства в нищете нам больше не видать.

Обедневшим гражданам останется закладывать в ломбард машины, вещи и квартиры. Что уж, скорее, похоже на народный способ выживания в начале 90-х. К ним стоит присмотреться.

И мы увидим, что ничего из того, что могло бы помочь людям выбраться из кризиса и чего не было тогда, нет и сегодня. И даже меньше. Профсоюзы как всеобщий распределитель путевок и прогрессивок существовать перестал. А как защитник работников перед работодателем был (и остается) слишком слаб. Партии только требовали голосования за себя, обещали, могли для собственных разборок организовать показательное выступление горняков на Горбатом мосту (а сегодня и на это не способны).

Биржи труда удивлялись самому факту существования безработных, пособия не платили, работу предлагали копеечную

(примерно так же обстоят дела и сегодня с пособием, максимальный обещанный размер которого – 4900 рублей). Рассчитывать можно было только на собственные силы. Мы на них и рассчитывали. Ну, еще на друзей и знакомых. Кому повезло больше, чем нам.

Девяностые теперь представляют как сплошную аморалку под лозунгом: «Плюй на всех и обогащайся». И крушение советской коллективисткой морали: «Один за всех…» На самом деле советской эта мораль была исключительно в головах идеологических секретарей. А в реалии ей старались придерживаться между собой люди, как раз чтобы противостоять всей этой партийной лапше. Общество, как ни странно, стремилось жить согласно этике шестидесятничества с ее главным принципом – непредательства и верности обязательствам перед друзьями («Если я заболею… обращусь я к друзьям…», «Если друг оказался вдруг…»). Вот эта общественная мораль и подверглась в начале девяностых суровому испытанию. И на первых порах работала и соблюдалась. На вполне взаимовыгодных условиях. Хотя и не в самом чистом этическом виде.

Сумевший вылезти из личного экономического кризиса тащил за собой своих близких, друзей, однокашников и дальних знакомых. Ни один банк, нефтедобывающее предприятие, магазин, газета, организованная преступная группировка или фирма по мелкому ремонту ванных и кухонь не обходился без того, чтобы их хозяин не набрал персонал из однополчан, бывших сокамерников, родственников своих и жены, соседей по даче и т. д.

Что и нашло свое отражение в культовой балабановской фразе: «Поезжай в Питер к брату…»

Деньгами и успехом не делились. Работой – охотно. Соблюдая моральные принципы и собственную выгоду. И вызывая в ответ вместо благодарности ощущение унизительного неравенства. Бывший друг, ставший хозяином с иномаркой и отдыхом на Канарах, признательности не был достоин. Что, в том числе, и привело к массовой депрессии от кризисов 90-х, сохранившихся в памяти куда более катастрофическими, чем жизнь впроголодь и в равенстве конца 80-х. Закончилось все это в 98-м дефолтом материального благополучия наемных работников, равно как и их хозяев, ряды которых поредели еще раньше в перестрелках бывших друзей-партнеров.

А потом начались «сытые» двухтысячные. С возрожденным старинным раденьем родному человечку на пухнущей от денег госслужбе, начиная с самого верхнего кооператива «Озеро».

С размноженными почкованием фирмами и филиалами. С новым поколением двадцати- и тридцатилетних, привыкших устраиваться на работу с помощью интернета и кадровых агентств. Умеющих свободно и бесстрашно делать покупки в кредит с расчетом на из года в год растущий (а как же иначе?) доход. Живущих с убеждением, что друзья – это те, с кем можно переписываться с утра до вечера в «Одноклассниках» и ходить в суши-бар три раза в неделю. И с иллюзиями при первых кризисных звоночках в виде увольнения общего приятеля и облома повышения зарплаты в следующем году, что это все временно и всегда можно найти работу получше, и «друзья», в крайнем случае, не бросят тебя и помогут.

«Кризис» – по определению – «крутой поворот, перелом в чем-либо». Сопровождается переоценкой ценностей с неожиданными и не самыми приятными открытиями в прошлом и настоящем. Например, что умение не замечать слабых, обездоленных и потерпевших крах, зародившееся в голодные годы, в «сытые» 2000-е обществом не было ни отвергнуто, ни пересмотрено.

Это был какой-то коллективный психоз от растущих доходов, легких кредитов, умело подогреваемый телемощью госканалов. И в этом психозе никому даже в голову не приходило, что 38 миллионов человек, живущих на пенсию, равную стоимости блока сигарет в стабильной и процветающей стране, – это что-то такое, от чего надо хвататься за голову и краснеть от стыда.

И что-то делать. Открывать благотворительные фонды, дома для престарелых с полным пенсионом и столовые бесплатного питания.

И вот кризис к нам приходит. И новый передел общества на тех, кого не тронуло, и сотни тысяч вчера еще благополучных, сегодня разоренных и безработных. И слабенькие надежды вторых на помощь первых. Во имя былой дружбы, например. Или милосердия. Или сострадания.

Может быть, эти чувства и проснутся в тех, кому повезет сохранить статус-кво. Тем более что можно вспомнить целых три примера заботы сильных о слабых за последние восемь лет. Подарок щенка президентской лабрадорихи безвестному россиянину. Бесценный дар стране яиц Вексельберга – Фаберже. И обещание нынешнего премьера позвать на кремлевскую елку девочку из Бурятии, живущую на пенсию бабушки.