Старуха тоскливо вздохнула и положила почти нетронутый огурчик на стол.
- Эх, Ваня, - она задумчиво подцепила длинным ногтем один из огуречных кружочков, и прищурясь, посмотрела сквозь него в окно, - мучайся-не мучайся, а память-то никуда не делась! Помню еще как собственными-то зубами яблочки хрумкала. Морковочку, хрящики... да не в кисель разваренные, а настоящие, с хрустом! А ноныча что? Э-эх! - бабка снова вздохнула и почти брезгливо стряхнула огуречный лепесток обратно на блюдце.
- Да, старость, и впрямь - не в радость, - согласно кивнул Ваня, - батюшка говорил - яблочки молодильные тебе помогли бы? Правда ли то? Али бредил старинушка?

- Правда, Ванечка. Ой, правда, - морщинистое, похожее на печеное яблоко лицо бабки сморщилось еще больше, в уголке одного из выцветших бледно-голубых глаз блеснула слеза. - Да только...
- Что? - Иван налил еще по стопке, - что - только?
- Только - не судьба мне видно тех яблок-то отведать, Ваня, - вздохнула бабка, протягивая худую руку за стопкой.
- Почему же, бабань? - парень опрокинул в рот содержимое своей, хрустнул огурчиком. - Матушка, вот, перед кончиной наказывала непременно довершить дело, батюшкой моим неоконченное: добыть обещанные тебе яблочки. Так я, как видишь, пришел. Завет его выполнить хочу.
- А я уже не хочу, - покачала головой бабка, и задумчиво положила в рот кружок огурца. - Ты ведь, шестой уже будешь, Ваня, - с надрывом прошептала она, глядя куда-то мимо собеседника, - из Ивановичей-то. Тех, чей пращур мне яблочки добыть пообещался. И все, все сгинули! Ни один не воротился, - бабка залпом выпила свою стопку, поставила ее на стол и неожиданно заплакала. - А я ведь не ожидала, что так оно будет-то... думала, не самое сложное дело это - у кота-баюна яблочки-то выкрасть. Ан - нет, оказалось.

Иван разлил по стопкам остатки горилки, подвинул одну бабке, вторую с задумчивым видом взял сам.
- Что ж делать, - спокойно сказал он, глядя на ее мутноватое содержимое, - завет посмертный - он свят! Я от него отказаться не могу. Да, и ты меня от него отрешить не сможешь - не тобою даден он был.
Иван решительно махнул стопку, ухватил последний огурчик и, глядя на всхлипывающую бабку, тихо сказал:
- Так что... подскажи уж дорогу, бабань. Да пойду я - пока сила еще есть. Мне ведь, к тридцатнику уже. Сын есть, наследник, так что род не прервется. И наказ я ему оставил, как мне мой батюшка перед уходом. Уж, у кого-нибудь-то из нас, Ивановичей, да получится.
- Ой, Ва-аня-я-я! - бабка зарыдала в голос, и парень, встав из-за стола, подошел к ней, зашептал, неловко гладя седые космы, когда-то бывшие роскошными золотыми локонами, - ну, не надо, не убивайся так. Просто позволь мне выполнить то, что я всем сердцем сделать хочу. Подскажи дорогу, не противься... судьба это. Наша...

***

- Прости меня, Марьюшка, - глядя на уже едва виднеющееся сквозь ветки окно избушки, Иван тяжело вздохнул, - за обман мой, за надежду неисполнимую, да за боль твою душевную. Вот только - кто ж знал, что те чертовы яблоки раз в тридцать лет родятся? Да - по одному! А жить... уж больно мне жить нравится, Марьюшка. Тебе-то красу да молодость вернуть, а мне они отпущенный век продлевают. И не ходил бы я, не терзал тебя, кабы место, где яблонька заветная растет, из памяти не стиралось. Так что - прости меня, грешного...

Парень тяжело вздохнул, перекрестил избушку на крепких еще курьих ножках, и быстро, не оборачиваясь пошел по указанной Марьей тропке - добывать свое седьмое молодильное яблоко...