На горе сирень цветёт,
Того гляди, сломится.
Парень девушку е**т -
Хочет познакомиться!

Зрители ломились в двери, рвались в окна, протискивались сквозь толпу, крушили мебель.

Время сдвинули на час,
Суета на глобусе.
Раньше х** стоял в постели,
А теперь - в автобусе!

- Оооо! - стонала заведенная публика. Экзальтированные поклонницы выли и заламывали руки, мужчины раскатисто ухали, дети смеялись, старики трясли седой стариной. Под ободряющие крики заслуженный артист пустился в пляс, резво приседая под "яблочко" и задорно раскидывая руки.
- Эх, эх, эх! - выдавал он.
- Ух, ух, ух! - поддавала и притопывала толпа.

Мне сегодня между ног
Как-то очень весело.
Это милка мне на х**
Бубенцы навесила!

- Ну мужик, ты даешь! - покатывались представители народа, душно клубясь перегаром.
Подстегнутый народной любовью, П. вдруг сделал то, чего сам от себя никак не ожидал.

- Я сейчас! - крикнул он в зал и рванулся за кулисы. Из кучи тряпья и реквизитного барахла он выудил пыльный футляр, достал из него скрипку, смычок, размял задубевшие пальцы... С давно забытым волнением П. бережно пристроил скрипку на груди, прижался щекой к холодному дереву, прикрыл глаза. И разлились звуки - стонущие и дерзкие, пронизывающие и тягучие, кроткие и кричащие. "Пам-па-па-пам-па-па-пам..." - шевелил губами П. в такт музыке, блаженно, улыбаясь, и глаза его под прикрытыми веками отчего-то увлажнились.

Народ затих. Сотни недоумевающих, осоловевших лиц остекленело уставились на него.
- Он чо, ох**л? - разрубила тишину басовитая баба с фигурой шпалоукладчицы и с сизым, под цвета бархатного занавеса, лицом.

П. вздрогнул и открыл глаза. С секунду он непонимающе смотрел в зал, затем перевёл взгляд на инструмент, снова в зал...
- Ох! - опомнившись, он хлопнул себя смычком по лбу, торопливо сунул скрипку в футляр, повернулся к публике спиной и отработанным движением спустил штаны, продемонстрировав сверкающий голый зад.

Толпа взорвалась ликованием. Десяток крепких рук подняли его и понесли куда-то, закружив в бурном человеческом водовороте. Его качали, теребили, хватали, тискали, купали... И лишь что-то неуютное, неудобное, как чужеродное тело в пятке, с тихой настойчивостью стучалось в висках у заслуженного артиста.