- Помяла мне всё! – возмутилось «что-то». – Зачем сразу руками лезть? Лезут сразу…
- Извините! – девочка от неожиданности села в снег. – Вы говорящий попугайчик?
- Хи-хи, попугайчик! - захихикало «что-то». – Ты это… думай, что говоришь! Сама вон, канарейка!
- Я не канарейка. Я - Фафа! – надула губки девочка.
- А я не попугайчик! Я - Тридцать Шестой! – сказало «что-то». – Ты считать-то умеешь?
- Умею! До ста! И читать! Я в группе лучше всех читаю! – сказала гордо Фафа.
- Ладно. Допустим, - сказало «что-то». – Живёшь-то далеко?

- Нет! Рядом тут! Вон, прямо за сквером… и второй подъезд… вон, где лавочка синяя! – затараторила Фафа.
- Тогда пошли, - сказал Тридцать Шестой. – Только это… тихонечко меня бери, аккуратно! И не тыкать пальцами!
- Хорошо-хорошо! – закивала девочка и осторожно опустила Тридцать Шестого в карман…

- А зачем нас вызвали? – волновался один. - Раньше же не вызывали. Зачем нас, а?
- Это тебя ещё не вызывали. А меня очень даже, - спокойно отвечал другой. – Вон, видал?
Он повернулся спиной и задрал рубаху.
- Ого! Не больно? А что, прямо с первого раза?
- А ты как думал! Да ладно, не дрейфь! Он только с виду суровый. А вообще, нормальный мужик.
Распахнулась тяжёлая дубовая дверь, и из глубины зала донёсся сперва кашель, а потом раскатистый мужской голос:
- Таак! Вы с какого участка?
- С тридцатого!
- Гм, хорошо. Значит, ты, - голос обратился к Тридцать Первому, - отправляешься к своему подопечному Лёше Гудкову. У него там неприятности - какая-то шпана велосипед умыкнула. Конфликт назревает. Глянь там… чтоб по-мирному всё. Ну, ты знаешь, не в первый раз. И чтоб инкогнито!
Из глубины комнаты вдруг подуло тёплым воздухом. Тридцать Первый закрыл глаза, несколько раз свёл и развёл лопатки, за спиной что-то захлопало, потом он поднял руки и растворился в воздухе.
- Теперь ты, - голос обратился к Тридцать Шестому. – Первый раз на задание?
- Первый, - Тридцать Шестой смутился и даже немножко покраснел.
- Ладно, не волнуйся. Значит так… Игорь и Тамара Костики. Развод у них назревает… Но это не в твоей компетенции… У тебя девочка. Пять лет. Переживает сильно, - голос снова откашлялся. - Погляди там издалека, что к чему, и назад с докладом. На первый раз будет достаточно. Сильно не высовывайся. И главное – никакого самоуправства! Ну, давай!
Прямо в лицо Тридцать Шестому подуло тёплым ветром, он зажмурился, в лопатках сильно защекотало… его толкнуло в грудь, потом в затылок, потом обдало холодом, словно окунули в ледяную воду.
- Дурак! Да куда ж тебя несёт? – донёсся тот же голос откуда-то сверху. – Глаза хоть открой! Глаза!.. Ох, эти мне новобранцы…
И в следующий момент что-то нависло над Тридцать Шестым и он услышал удивлённое:
- Ой, какой малюсенький!..

…В кармане было сухо и тепло. Тридцать Шестой выгреб кучку крошек и мятый фантик от конфеты.
- Это в мусор, - сказал он, высунувшись из кармана. – А ты тут гуляешь, что ли?
- Ага, - сказала Фафа, перекладывая крошки и фантик в другой карман. - Там дома ругаются все. Наверное, опять из-за меня.
Фафа зашмыгала носом и стала утираться варежкой. Из-под шапки выбился светло-русый локон и никак не получалось заправить его обратно.
- Ну ничего-ничего, разберёмся, - сказал Тридцать Шестой, устраиваясь поудобнее.
- А можно я буду звать тебя Тришкой? – спросила Фафа.
- Ладно, зови, чего уж, - донеслось сонно из кармана.
- А ты мальчик или девочка? – опять спросила Фафа шёпотом.
В ответ доносилось только ровное тихое сопение.
Феофания Игоревна Костик бежала через сквер, придерживая карман рукой и стараясь сильно не подпрыгивать.
Тридцать Шестой сладко спал, подложив ладошку под щеку, и снились ему большие белые крылья и девочка Фафа. Как он парит над ней, высоко-высоко, и мягкая ажурная тень покрывает её белобрысую ветреную головку.