Этот трагикомичный случай произошел в сороковые годы прошлого века в тунгусском поселке Чиринда. Где-то далеко-далеко гремела война, а здесь, на границе тунгусской тайги и лесотундры, шла тихая размеренная жизнь. Эвенки месяцами пропадали в заснеженных лесах, на реках и озерах, добывая для нужд фронта пушнину, мясо дикого северного оленя, рыбу.

Изредка появляясь в поселке, чтобы сдать трофеи и запастись необходимыми припасами для дальнейшего автономного существования в своих стойбищах и зимовьях, они тут же попадали в сферу массово-политического воздействия на их умы. Работу эту вели немногочисленные местные, а порой и заезжие агитаторы, пропагандисты, прочие политкультмассовые работники.

Обычно население собирали в «красном чуме» (сиречь «красном уголке»), читали ему здесь сводки Совинформбюро, лекции, политинформации. «Красный чум» в Чиринде специального помещения не имел. Его разместили в бывшей церкви. Она была построена для обращенных в христианство тунгусов незадолго до революции из лиственничных бревен, которым, как известно, практически нет износу, и представляла собой еще довольно прочное и просторное помещение. Заведующим «красным чумом» назначили деятеля из местных кадров с распространенной здесь фамилией (ну, скажем, Ёлдогир) и несколькими классами образования. Впрочем, недостаток образования у Ёлдогира с лихвой компенсировался рвением и святой верой в неизбежную победу социализма, а там и коммунизма.

И вот накануне очередной, не то 25-й, не то-26-й годовщины Великого Октября, в октябре в Чиринду из Туры пришла радиограмма с распоряжением как можно лучше украсить «красный чум» всеми имеющимися средствами наглядной агитации, так как на празднование 7 ноября сюда первым же оленным обозом прибудут инструктор крайкома партии в сопровождении секретаря окружкома.

Парторг прочитал эту радиограмму «красночумовцу» Ёлдогиру, и с легким сердцем отправился объезжать близлежащие стойбища и зимовья с целью вытащить на торжественный митинг как можно больше промысловиков. Ёлдогир же с присущим ему рвением принялся украшать «красный чум» всеми имеющимися ресурсами. И когда 6 ноября в Чиринду втянулся, весь заснеженный, оленный обоз из Туры, Ёлдогир, приплясывая от нетерпения, потащил за рукав иззябшего и смертельно уставшего секретаря окружкома в «красный чум»: «Пойдем, бойе, там тепло и очень красиво! Все сделал, однако, как ты велел!»
- Хорошо, хорошо! – благосклонно кивал постепенно оттаивающий секретарь, осматривая разукрашенные стены. – Молодец, постарался.

Но, подойдя ближе к сцене, впился глазами в самый яркий и большой портрет в золоченой раме, по бокам которого пристроились красочные картины поменьше и вовсе невзрачные картонки с фотографиями партийных вождей типа Ленина, Сталина, Маркса и стал медленно наливаться краской.
- Ты где это взял, контра?! – наконец прохрипел секретарь, тыча пальцем в центр композиции.
- Которую? Вот эту? В чулане нашел, - весело сказал Ёлдогир. – Там еще много чего лежит. Только уже некуда вешать!

- Это тебя надо повесить! – заревел секретарь. – Ты хоть знаешь, кто это?
- Я думал, самый большой начальник, однако, - простодушно, и в то же время уже испуганно сказал Ёлдогир. – Вона какой красивый, медаля много. Тяжелый, еле-еле прибил к стене.
Секретарь и крайкомовский инструктор, похоже, окончательно лишились дара речи и молча пучили глаза на портрет «самого большого начальника» и его окружение.

На них во всем своем великолепии отечески взирал император Всея Руси Николай II, рядом с которым пристроились еще какие-то царедворцы, золоченые церковные образа, непонятно как уцелевшие в этой глуши и теперь вот торжественно водруженные на стены «красного чума» в честь приближающейся годовщины Великого Октября …
Спрашивается, откуда все это здесь взялось? Когда на тунгусскую землю пришла советская власть, она устанавливалась здесь мягко, практически бесконфликтно. И вся присутствующая в Чиринде атрибутика царского времени (здесь нес свою службу волостной старшина из местных князьков) была просто собрана и спрятана в один из закутков церкви.

Десятилетия назад, когда портрет Николая II законно висел на своем месте, будущий «красночумовец» Ёлдогир был еще маленький и не видел его. А когда заканчивал «четырехлетку», там портретов царя «не проходили». Так что ничего удивительного в том, что простодушный культработник принял императора за большого начальника и повесил его на главное место в «красном чуме», не было.

Но это для нас с вами. А вот руководство Эвенкии того времени так не считало. И влепило Ёлдогиру строгий выговор с формулировкой «За политическую безграмотность и близорукость». Оказывается, он к тому же еще был и партийным! И это было еще одним чудом: в любом другом месте СССР любого другого партийного культработника за такое преступное простодушие просто бы сгноили в лагерях, а то и расстреляли. А Ёлдогир вот отделался выговором, что лишний раз свидетельствовало о бережном отношении советской власти к малочисленным коренным народам Севера…

КУЛЬТУРУ НЕ ЗАПЛЮЕШЬ!

В семидесятые годы культура в Эвенкии переживала необыкновенный подъем (впрочем, это относилось и ко многим другим отраслям и сферам жизни: строительству, геологоразведке, оленеводству, пушному промыслу). Особенно хорошо это было заметно в окружном и районных центрах, в чьих домах культуры жизнь буквально била ключом.

Что ни неделя, то концерт, разнообразные праздничные программы, регулярные выезды агитбригад в оленеводческие бригады, к буровикам в «поле». Время от времени наезжающие в округ комиссии из края, а то и из Москвы, оставались очень довольными. Но вот одна из таких комиссий, возглавляемая высоким чином не то из Министерства культуры, не то из крайисполкома, возжелала посетить какой-нибудь сельский клуб, резонно рассудив, что большой районный очаг культуры – это одно, здесь нетрудно обеспечить «показуху», и совсем другое – маленький сельский «очажок». Уж здесь-то истинная ситуация с развитием культуры должна быть как на ладони. Порешили так, и сообщили о своем желании в округ.

В окружном управлении культуры долго не размышляли, куда везти высоких гостей. В Нидым, что в 25 километрах от Туры. И добираться удобно – на водометном катере «каэске» по красавице Нижней Тунгуске плыть всего минут сорок, и село «средней руки», не большое и не маленькое. Завклубом там был Василий Э., опытный местный кадр, и певец, и балагур, и художник. Большой, между прочим, энтузиаст культурного фронта. Возглавляемый им клуб неоднократно становился победителем районного и окружного смотров, всегда был разукрашен самыми разнообразными средствами наглядной агитации, как долговременного применения, так и к конкретным датам и событиям.

Но была лишь одна закавыка: Василий Э. слыл также страстным поклонником Бахуса и периодически отправлялся «в Бухару». Председатель Нидымского исполкома, маленькая, но очень волевая женщина (ее в селе не просто уважали, но и побаивались), клятвенно заверила заведующего управлением культуры, что глаз не спустит с Василия и не позволит ему выпить ни грамму спиртного, как за несколько дней до приезда комиссии, так и во время пребывания оной в селе.

Сказано – сделано. Когда высокая комиссия прибыла в Туру (а было в ней человека четыре), ее посадили на катер и повезли по Тунгуске в Нидым. Надо ли говорить, что никто из гостей не захотел спускаться в каюту – все стояли на палубе и только тихо ахали, разглядывая проплывающие за бортом рокочущего суденышка живописные, сплошь покрытые изумрудной лиственничной тайгой высокие берега.

В Нидыме все прошло великолепно. Василий Э. был трезв как стеклышко, красноречив и предупредителен. Комиссии понравился и сам клуб, и его содержимое, и особенно – заведующий. Председательша Нидымского исполкома вся светилась от удовольствия, благосклонно принимая поздравления.
-Ну, зайдемте ко мне, чаю выпьем, - предложила она гостям.

- Разве что на пять минут, - согласились те. – Нам сегодня надо еще к секретарю окружкома попасть.
- Василий, пошли и ты с нами, - доброжелательно сказала председательша заведующему клубом.
- Нет, спасибо, - скромно отказался Василий. – Мне тут надо еще один плакатик дорисовать.
Члены комиссии погостили у председателя сельисполкома пять не пять, но минут тридцать – это точно. Вышли они вместе с хозяйкой оживленные, порозовевшие – наверное, попили не только чаю, - и направились к берегу Тунгуски, где их ждал катер. А надо сказать, что накануне прошел сильный дождь, и на улицах Нидыма стояли лужи.

Особенно большая лужа образовалась как раз напротив клуба. И осторожно огибая ее, члены комиссии увидели, что посреди водной преграды кто-то барахтается: пытается встать, и тут же валится набок, сопровождая все эти свои телодвижения отборными ругательствами. К своему ужасу, председательша узнала в этом «пловце» завклубом Василия Э. Да когда же он успел, а главное – где? Ведь она строго-настрого наказала не только продавщице магазина, но и всему ближайшему окружению Василия не отпускать ему и не наливать водки. И вот он – во всей красе. И это после недавнего триумфа (председательша уже прикинула в уме тот прок, который удастся извлечь для сельского очага культуры после сегодняшнего визита высоких гостей)!

Узнали Василия и члены комиссии. С их лиц медленно сползало выражение удовлетворенности, тут же заменяемое разочарованием и растерянностью. Что оставалось делать председательше? Она была в резиновых сапогах, а потому решительно прошлепала к обитателю лужи, остановилась около него и начала стыдить:

- Эх, Василий, Василий! Ну, как же так можно, что про тебя, про нас подумают в Министерстве культуры? Ведь как все было хорошо, хотели тебя на Доску почета повесить, а клуб выдвинуть на победителя краевого соревнования. А теперь что? Ты все сам испортил! Говорят же: свинья грязь найдет. Вот ты и нашел ее. А еще работник культуры! Тьфу на тебя!

Раздосадованная председательша плюнула в лужу рядом с Василием (или на него?) и побрела к берегу. Василий, все это время смиренно лежащий на спине и молча глядевший в безоблачное синее небо, внезапно оживился. Из лужи поднялась его рука с вытянутым к этому самому синему небу указательным грязным пальцем.

- Культуру не заплюешь, женщина! – оскорблено пробулькал он вслед удаляющейся председательше.
Комиссия зашлась в истерическом хохоте. Это и спасло Василия. Конечно, ни на какую доску его не повесили, но зато и не сняли с должности – высокие гости здраво рассудили, что такие преданные культуре люди на дороге не валяются. Разве что только иногда…

ПИРОЖКИ

А эта история случилась много позже, в выборную президентскую кампанию в середине 90-х годов. Понятно, какая при этом ответственность ложилась на избирательные комиссии на местах. В том числе и на избирком одного из северных автономных округов (дальше вы поймете, почему я не привожу название этой территории, как и подлинное имя героини данной истории). Задача стояла в обеспечении если не стопроцентной, то максимальной явке избирателей. И выборы прошли просто замечательно. Округ дал один из самых высоких процентов явки избирателей не только в крае, но и в стране. Ну а одна из самых высоких явок была обеспечена электоратом национального поселения У., где председателем участковой избирательной комиссии была весьма уважаемая односельчанами мастерица на все руки, местный кадр Аглая Павлиновна. Здесь на избирательный участок явились чуть ли не все сто процентов избирателей, и почти столько же из них отдали свои голоса за Ельцина.

Но прежде чем вкусить сладость победы, Аглае Павлиновне надо было сдать в окризбирком все до одного использованные бюллетени, протоколы участковой избирательной комиссии, ну и отчитаться за расходование определенной суммы денег, выделенных на организацию и проведение выборов.

Принимая пакеты с бюллетенями, председатель окружной избирательной комиссии с легким недоумением обратил внимание на то, что они были немного, как бы это сказать помягче, жирноватые, и от них исходил необъяснимо пряный запах. Ну, а когда он прочитал в авансовом отчете, что значительная часть выделенных средств была потрачена на приобретение… мешка муки, председатель избиркома стал мучительно тереть лоб, пытаясь что-либо понять. Но внешний вид использованных в У. бюллетеней и купленный членами избирательной комиссии на выборные деньги мешок муки никак у него там, в черепной коробке, не срастались. И тогда он с недоумением спросил у Аглаи Павлиновны:
- А зачем вам там нужен был мешок муки?

- Так стряпались! – простодушно ответила та.
- Как это – стряпались?
- Ну, пирожки же пекли…
- С чем? – еще ничего не понимая, спросил председатель избиркома.
- Ну, какие с картошкой, какие с мясом. С мясом лучше получились.
- Это сколько же у вас пирожков получилось, и зачем вам их столько нужно было? – поразился председатель избиркома. – Что, есть в поселке нечего было?

-Как это нечего? – оскорбилась за своих земляков Аглая Павлиновна. – Сами же знаете, у них у каждого и рыбы, и оленины хоть завались. А пирожки мы напекли для избирателей. Ну и для себя немножко.
- А вот с этого места подробней! – попросил председатель избиркома, чувствуя, что находится при зарождении сенсации, пусть и негласной.

- Ну, мои земляки очень любят пирожки, а вот печь их и не любят, да и не умеют, - терпеливо стала рассказывать Аглая Павлиновна. – Вот я и решила им сделать приятное в день выборов…

Вообще-то на языке закона то, что сделала Аглая Павлиновна, называется «подкупом избирателей». На севере иные недобросовестные кандидаты в депутаты и их сторонники нередко прибегают к привлечению электората на свою сторону самым отвратительным способом, призывая их проголосовать за «кого надо» путем раздачи водки до и после выборов. Впрочем, этот путь не только опасный (при уличении наказание может последовать самое строгое), но и малопродуктивный. Пьяные избиратели частенько просто забывают явиться к урне.

Аглая Павлиновна, зная об этом, решила пойти нетривиальным путем. За день до выборов она пустила среди односельчан слух, что на избирательном участке будут угощать горячими пирожками. И сама же с членами участковой избирательной комиссии и добровольными помощницами из числа односельчанок всю ночь пекла эти пирожки в нескольких домах. Получилось несколько сотен! И когда ранним утром они, взявшись с обеих сторон за ручки, несли две огромные тяжелые кастрюли с этими еще горячими пирожками к месту проведения выборов, от окутавшего поселок аромата с ума сошли все собаки. А у еще запертого избирательного участка, расположившегося в сельском клубе, их уже ждала нетерпеливо гомонящая толпа местного электората.

Надо ли говорить, что все до одного выборные бюллетени уже к полдню разлетелись как горячие пирожки! Вернее, пирожки с бюллетенями – один пирожок вручался перед голосованием, а второй – после. Иные избиратели норовили подойти повторно, но были позорно изгнаны строгой Аглаей Павлиновной со словами: «Вот теперь домой иди и сама (сам) себе их напеки!». Электорат покидал избирательный участок с довольным блеском в глазах и с маслянистыми пальцами и губами. А главное – трезвым и честно выполнившим свой гражданский долг!

История умалчивает, были ли применены к находчивой Аглае Павлиновне какие-либо санкции за столь необычный метод привлечения избирателей к урнам для голосования. Но результаты выборов в У. были признаны действительными и самыми высокими.