На дружеском консилиуме было решено встретить Новый год у кого-нибудь дома. Короткую спичку вытянула Маринка. Поматерившись, она быстро распределила обязанности, кому что купить, кому что привезти и кому что приготовить.

В плане географического расположения Маринкиной квартиры в проигрыше оказались мы с Мусиком и Ленка, живущая в пригороде. Все остальные жили в Маринкином доме. Там же проживала и моя маменька, которой я наврала, что нас не будет в городе, и с чистой совестью сбагрила Дусечку. Наверное, я была слегка не в себе, когда пошла на эту рискованную ложь.

Нервы были истрепаны Ленкиными звонками и поездками в Торчихреновку за банками соленых огурцов, маринованных грибочков, всяческих лечо и аджик. Так же на мои хрупкие плечи было возложено приготовление сельди под шубой и покупка торта. Самое простое – торт, я поручила заказать Мусику, а сама нахуевертила приличных размеров вазон с салатом.

И вот, нарядная, я менжуюсь в прихожей, Мусик топочет по квартире в поисках галстука, который я спрятала, потому что он (галстук) мне не нравится, на часах 21 нуль нуль местного времени.
У двери громоздится здоровая коробка с тортом, вазон с селедкой поблескивает пищевой пленкой, я в предвкушении праздника усиленно дезинформирую мужа, выдумывая места, куда могла спрятаться удавка желтого цвета с Микки-Маусами.
В дверь звонят. Мусик тут же решает, что и без галстука он достаточно привлекателен и быстро запрыгивает в туфли.

Я открываю дверь и в квартиру вплывает Маринка. Выглядит она странно. Точнее, не то что бы прям совсем странно, но я вовсе не ожидала, что она ввалится к нам с сумкой на колесиках.
- Бля-я-я-а-а-ать! – говорит она, расстегивает сумку и начинает выуживать оттуда судки, кастрюльки и банки, наполненные закусками.
Следом за ней в квартиру так же вплывает Ленка, за ней Андрюха и еще пара человек. Их руки заняты етьбой едой. В общем галдеже слышен в основном мат:
- Ебаный дядя Леша…
- Мудак, руки бы ему оторвать…
- Больше не к кому…
- Голубцы почти готовы были…
По отрывочным сведениям, я начинаю понимать, что случилось страшное.

Дядя Леша в нашем доме (в нашем, это в Маринкином, но и я там прожила туеву хучу лет, потому и считаю его нашим) числился электриком столько, сколько я себя помню. Кто додумался поставить его на электрическое довольствие – неизвестно, но электриком он был не просто хуевым, а очень сильно хуевым. Обращаться к нему за помощью никто из старожилов не рисковал, но вот новенькие, по незнанию, иногда заглядывали.
В этот день, в районе шести часов вечера у одних новоселов выбило пробки. Не имею представления, что пытался сделать дядя Леша, но без электроэнергии остались все четыре подъезда. В духовках остывали куры, в кастрюлях остановилось всяческое бульканье и шипение, холодильники медленно, но верно перестали охлаждать спиртное.

По словам очевидцев, множество жильцов высыпало на улицу, некоторая их часть долбилась в дядилешину квартиру, хранящую пугающую тишину, новоселы испуганно оправдывались.
Дядя Леша высунулся из жилища только после того, когда его клятвенно заверили, что бить его не будут, лишь бы он вернул радость электричество людям.
Я склонна верить, что Дед Мороз все-таки существует и иногда даже исполняет чьи-то желания. Правда, подозреваю, что вечером 31-го декабря был он немного не в духе, потому что электричество появилось, но только в нескольких десятках квартир.
Самые хитрожопые жильцы тут же кинулись к счастливчикам со своими кастрюлями. Но радость их была преждевременной.
Воодушевленный победой над силами природы, дядя Леша снова что-то начуфырил, и свет заработал еще в нескольких квартирах, но при этом выключился у первых счастливчиков.
В ходе подобных манипуляций, к девяти часам уже никто, кроме редких прохожих, не удивлялся, встретив на улице толпы людей, тащивших из одного подъезда в другой лист с пирогом или курятиной, или огромную жаровню наполненную мясом с черносливом или голубцами.

Естественно, Маринка и Ко не попали ни под какую категорию счастливчиков. Потому ими было принято решение собрать всю закусь и выдвигаться к нам с Мусиком, потому что у нас не живет доблестный электрик дядя Леша.
Мое предобморочное состояние остановил звонок. Катька, задержавшаяся на работе, и судя по голосу, уже в хорошем подпитии, поинтересовалась, где все, и через некоторое время, разобравшись, пообещала скоро подтянуться.
Следом раздался еще звонок и Генри, живший тогда с Маринкой, испуганно поинтересовался, куда все делись.
- Как нет электричества? – удивился он. – Все есть.
Молниеносно всю привезенную еду схватили, рванули вниз, запихали все в машину, и мы с Мусиком остались одиноко стоять у подъезда, провожая переполненную машину грустным взглядом.
Замерзнув до опизденения, мы наконец-то поймали такси, и, потирая руки и притоптывая окоченевшими ногами, подъезжали к дому.
- Опаньки! – палец Мусика ткнул в лобовое стекло.
Мы подъезжали к дому-призраку. В большинстве окон неверный, колеблющийся свет подсказывал, что там пользуются свечами.
На улице Маринка, матерясь, запихивала в багажник коробку с тортом.
У дядилешиного подъезда вспыхнул стихийный митинг.
- На кол его, суку такую! – гаркнула запыханная Маринка.
По-видимому, Маринка произнесла какое-то сильное магическое заклинание, потому что в доме вспыхнул свет. Но не во всех квартирах, а в каком-то шахматном порядке. Но и этого нам было достаточно, потому что свет в Маринкиных окнах был. Соседи были уже наготове, поджидая нас с удлинителями наперевес. Им повезло меньше, если вообще о везении в этот вечер уместно говорить.

И вот он, долгожданный Новый год!
После двенадцати выпивка и часть закуски водружается на маленький столик на колесиках и мы, разряженные, выкатываемся на улицу, запускать фейерверки.
На мне вывернутый тулуп, белоснежная борода, мешающая выпивать и закусывать, очки из магазина приколов со стеклами толщиной дна бутылки от шампанского, кроличья шапка с торчащими в разные стороны ушами и унты Маринкиного отца, на несколько размеров больше, ноги в которых я с трудом передвигаю.
Мусик щеголяет в длинноволосом парике и с нарумяненным мурлом, подвязанным цветастой шалью. Из рукавов цигейковой шубы торчат волосатые ручищи, а из под полы крепкие мужские икры, облаченные в черные чулки и обрезанные валенки.
- Бля-я-я-я, - ноет он, зажимая короткий сарафан между ног. – Как вы ходите в платьях? В жопу же поддувает.

Двор быстро заполняется пьяными и не очень жильцами, то тут, то там трещат фейерверки, все кричат, свистят и пьют. На нашем столике уже нет места, все пространство заполняют бутылки с водкой и тарелки с закуской.
Раздаются звуки баяна, и из родного подъезда вываливается небольшая компания.
Это маменька и ее гости. Мать в лаптях, присобаченных поверх сапог, в деревенском сарафане (как у Мусика) натянутом поверх шубы и с картонным кокошником поверх шапки.
Аккомпаниатором выступает Томик, давняя мамина подружка, тетенька милипиздрического роста и невъебенной силы (не каждый в пьяном состоянии способен не просто удержать баян на груди, но еще и играть на нем несколько часов кряду).

Распевая частушки, самая приличная из которых: «Я б Гагарину дала, и Титову хочется. Говорят, что у него по полу волочится», маменька, подобно ледоколу «Ленин» врезается в толпу.
- Како-о-о-ой у нас тут дедо-о-о-ок! – восхищается она, хватает меня в охапку и начинает выделывать па, во время которых меня мотыляет в разные стороны.
Больше всего я опасаюсь вылететь из унтов и потерять очки. Без очков существует вероятность, что меня узнают.
Мусик в это время стыдливо жмется за чужими спинами и на выручку мне скачет Генри, малый нехилой комплекции.
На нем кудрявый рыжий парик и рыбацкий прорезиненный комбинезон. За его спиной страшно топорщится картонный пропеллер. Генри у нас Карлсон. Маменька тут же переключает внимание на него, громко переживая, как же бедненькому мальчику приходится трудно, когда его приспичивает в туалет по-большому.
Чувствуется, что эпопея с электричеством очень сильно отразилась на ее состоянии. Я сильно подозреваю, что в перерывах между светом и тьмой, мамуля изрядно принимала на грудь.
И тут я слышу испуганный крик Дусечки. Мусик, совсем забыв, как выглядит, заговорил с ребенком. Я бы на ее месте не только бы заорала, но и нисколько не стесняясь, наклала бы в штанишки. Пришлось показать дочери истинное лицо и взять с нее честное слово, что бабушка не узнает о нашем местонахождении. Честное слово, подкрепленное парой сотней рублей, было дано.
Пришло время возвращаться в тепло.

Кто из нас в ту ночь предложил поиграть в прятки, мы не помним.
Скорей всего помнит тот (или та), кто предложил, но промолчал, потому что никому не хочется тратиться на новую мебель. Предложение было встречено на ура.
Как самая везучая, я галю. Меня выставляют в подъезд, я честно досчитываю до ста, прислушиваясь к взрывам хохота в квартире. Наконец все затихает и я с криком: «Кто не спрятался, я не виновата!» врываюсь внутрь.
Стоя в прихожей, я раздумываю, куда могут спрятаться семь тел, три из которых весят в районе центнера, два довольно худосочных и два среднестатистических.

Первый центнер спалился сам, благодаря довольно хлипкой деревянной калошнице, стоящей под вешалкой. Генри, гогоча, стоял на жалких обломках нужного в хозяйстве предмета мебели, путаясь в шубах, с которых он оторвал петельки при падении, и удивляясь, что калошница продержалась под ним больше минуты.

Второй центнер сидел в туалете и орал, что он не играет, потому что моя селедка под шубой была несвежей. Мусик всегда испытывал слабость к свекле, а сегодня я видела, как он уплетал салат со свеклой, чесноком и грецкими орехами, за что свекла ему сейчас жестоко мстила.
Вскоре были найдены пять участников из семи. Ломая голову, я облазила всю квартиру в поисках Ленки, дамы довольно тучной, и Гарика, мужчинки субтильного и, как оказалось потом, очень гуттаперчивого. Все остальные ходили за мной и хранили молчание.

Убежище Гарика, сам того не желая, спалил Мусик, наконец-то покинувший уголок задумчивости. Я как раз застыла в раздумьях на кухне. Мусик, дожевывая банан, открыл шкаф под мойкой и, не глядя, метнул в мусорное ведро кожуру. Из шкафа послышалось отчетливое: «Блядь!» Мусик, неавантажно взвизгнув, отпрыгнул от мойки.
Как Гарик туда залез, неизвестно, но вылезти он не мог. Пришлось выламывать перекладину, после чего дверцы шкафчика перестали плотно закрываться.

Оставалось разыскать Ленку. В ответ на мое бормотание: «Куда эта лошадь могла забраться?», раздавался гомерический хохот. Я уже готова была сдаться, когда мне помог счастливый случай.

У Маринки была собака. Карликовая пуделиха Веста, собачка преклонного возраста, отличающаяся ненормальной живучестью. Ее тягу к жизни не мог сломать велосипед, после чего Веста заимела грациозную походку, слегка подволакивая задние лапы.
Старческая слепота так же не давала утратить ей жизнелюбие даже после того, как дважды в темном подъезде, Веста случайно падала между перилами со второго этажа. Мы с любовью называли ее Веста МакЛауд.
Помимо любви к жизни, Веста отличалась, при всей ее мелкости, довольно вонючим пердежом.
Веста, покряхтывая, таскалась за нами по всем комнатам, изредка погавкивая.

В столпотворении кто-то случайно наступил ей на лапу. Дико завизжав, Веста метнулась под кровать в спальню, и, видимо, от испуга (или из мести), довольно-таки слышно испортила воздух. А потом громко заматерилась и заорала Ленкиным голосом:
- Вытащите меня отсюда, ебанарот, я задыхаюсь!
Всеобщими усилиями кровать была поднята и красная, запыленная Ленка была выпущена на свободу. Во время высвобождения Ленки из вонючего плена, Мусик, ржущий, как кавалерийская лошадь, случайно упал на прикроватную тумбочку, свернув ей два колесика.
- Тебе не тесно будет, - ворчала Ленка, передразнивая Маринку. – Я больше не играю.
Веселье продолжалось.

Утро первого января я встретила в подъезде, спящей на кушетке, которую мы вынесли для удобства курения, укрытая тулупом. Разбудил меня скрип двери. В подъезд вышел Владимир Николаевич, мой препод по высшей математике. Лохматый, в трениках с вытянутыми коленями, с красными глазами, он вытаскивал к мусоропроводу коробку, наполненную пустыми бутылками.
- Ты меня не видела, - просипел он.
- Не видела, - как эхо повторила я, вспоминая, когда у нас будет экзамен по матмоделям.

Занавес, йооптыть))

ПыСы: Проснувшись, Маринка вспомнила, что убавляла у телефона звук. Автоответчик был переполнен. Катька, про которую все забыли, встречала Новый Год с тетей Юлей, нашей с Мусиком соседкой. Самые приличные слова в сообщениях были: «С Новым годом» и «убью, суки»